Новости – Общество
Общество
Парус под землей
Фото: Павел Лавров
Корреспондент «Русской планеты» провел рабочий день на руднике
28 августа, 2014 19:21
18 мин
8:00
Тряхнуло. Грохота слышно не было, взрыв-то подземный, на солидной глубине, а вот земля дрогнула ощутимо. Чувствовалось даже в административном здании, а ведь оно стоит на солидном отдалении от выработок. Все-таки 3,5 тонны взрывчатки — не шутка. Технологический взрыв в руднике — это гарантированных два часа передышки для всех работников: после него нужно время на полную вентиляцию шахты. Выветрить все газы, образующиеся при сгорании зарядов и вместе с ними пыль от обрушившейся породы и руды.
– Сегодня шесть-семь тысяч тонн руды откололи, — удовлетворенно говорит Владимир Филиппов, начальник службы вентиляции. — Но со спуском придется обождать. По технике безопасности я пока что никого туда пустить не могу. Там сейчас окиси азота, окиси углерода, дышать нечем. Сейчас оба вентиляционных ствола на полную мощность запустим.
Рудная шахта — это целый город под землей. За десятки лет, что люди осваивают это месторождение, из недр горы подняли наверх миллионы и миллиарды тонн. Так что сопку, на которой расположилась шахта, можно смело сравнивать с муравейником: изнутри она вся испещрена ходами, галереями, штреками, штольнями. И в каждом — закоулки, ответвления. Есть пошире — магистральные, есть поменьше — вспомогательные.
9:35
Отпаренное до ломкого хруста исподнее, грубый комбинезон. Перчатки, очки, каска. Немного смущают толстые войлочные портянки, но наука оказалась нехитрая, не сразу, но справился. Меня поторапливают.
Пешеходная галерея отзывается эхом, в спину подталкивает упругий сквозняк: шахтовые вентиляторы нагнетают под землю воздух под приличным давлением. Из боковых дверей, из таких же раздевалок выходят рабочие. Людской поток ширится, скоро в галерее становится людно. Смена спускается под землю.
Надпись на двери: «Табельная». За ней — обширный зал со стеллажами, на которых хранятся шахтерские фонари и металлические цилиндры самоспасателей.
– Тяжелый, — взвешиваю на руке самоспас, примеряя ремень на плечо.
– Зато, если что случится, он позволит дышать, — объясняет мне сопровождающий. — Там сжатый воздух.
– Надолго?
– Часа на полтора хватит. Вполне достаточно.
– Я им пользоваться-то не умею.
– Нужно будет с силой дернуть вот эту застежку, вытащить загубник, открыть клапан и дышать. Не парься, если что, делай как я.
Шахтерские фонари приятно удивили: какая-то новая модификация, аккумулятор компактный, облегченный. Удобно ложится на ремень, не мешает, не то что старые аккумуляторы весом с кирпич и примерно тех же габаритов. Такие были в ходу еще пару лет назад.
Получая комплекты оборудования, шахтеры обязательно дуют в закрепленные на стене приборы. Те в ответ подмигивают зелеными лампочками.
– Алкотестер, — поясняют мне. — Если лампочка красная — под землю хода нет. Докладная, увольнение. У нас с этим строго.
Луч фонаря регулируют, подставив к светильнику ладонь. Луч может быть узким и светить дальше или рассеиваться широко, но тогда захватит только то, что вблизи.
Очередь у окошек выдачи снаряжения скоро тает: разбившись группами, дождавшись своих, рабочие уходят дальше по галерее. Тут работают бригадами.
10:24
Трудно избавиться от ощущения вокзала: скамейки, информационные таблички. Да и атмосфера схожая — всеобщее терпеливое ожидание.
– Клеть будет в 10:30, — объясняет Владимир Филиппов, подтверждая мои ассоциации. — Они тут как электрички, по расписанию. А поедем мы до остановки «Горизонт-185». Это значит, что отметка его высоты — 185 метров над уровнем моря. А сейчас мы на высоте 800. Над нами будет больше шести сотен метров земной тверди.
Ствол шахты, он же — главный вентиляционный, главный коммуникационный — это, по сути, большая вертикальная дырка в земле. От нее в стороны отходят горизонты — непосредственно выработки. Клеть — это очень большой лифт. Ее, кстати, слышно. Где-то там, на глубине, она уже грохочет, гудит, толкая перед собой эхо. Звук очень похож на приближающийся поезд метро, только без перестука колес.
Заслышав транспорт, шахтеры поднимаются, взваливают на себя грузы, инструменты, что понадобятся сегодня на работе. Надевая на плечо ремень штатива от нивелира, кто-то поправляет выбившуюся из-под каски косу. Девушка.
– У вас тут и женщины работают? — спрашиваю провожатого.
– Очень редко. Женщины у нас бывают, но обычно в маркшейдерской службе, у геологов, — говорит Филиппов.
– Это какие-то приметы? Вроде как у матросов — «женщина на корабле»?
– Да ну. Никаких примет. Просто традиция еще с советских времен. В семидесятые был приказ по горному министерству: исключить женский труд под землей. И как-то прижилось. Сейчас вроде и запретов нет, но все-таки в шахте — мужская работа.
Грузимся в клеть. Едем стоя, народу набивается много, держимся за поручни. Теперь — ощущение переполненного автобуса.
– Далеко не забиваемся, нам выходить через одну, — беспокоится Филиппов.
Лифт мало того что открытый, так еще и скоростной. Сердце прыгает к горлу, пятки на мгновение отрываются от пола. Падение. Пятнышки света от множества шахтерских фонариков мельтешат по лицам, потолку, отсверкивают на мокрой стене шахтового ствола. На мгновение проваливаются в пустоту: пронеслись мимо закрытого горизонта. Он уже отработан, потому там нет освещения. На отметке 230 притормаживаем, выходит бригада геологов, вместе с девушкой. Мы едем чуть ниже. В общей сложности спуск на 600 метров под землю занял чуть больше минуты. Остальные бригады уносятся еще глубже, на нижние горизонты рудника.
10:45
– Если поедет электровоз, нужно будет прижаться к стене и пропустить его, — предупреждает Филиппов, пока мы идем по магистральной выработке. Посреди тоннеля — рельсы для вагонеток и электровозов. С одной стороны от них — узкая пешеходная дорожка, с другой шумит подземный ручей.
– Это грунтовые воды? — показываю на поток.
– Ну да. У нас, в принципе, не самая обводненная шахта, но этого добра тут хватает. Оставляем стоки, они собираются в реку и уходят вниз, на дно шахтового ствола. А оттуда уже — насосами. Что-то на поверхность, чтобы не затопило, а что-то на технологические нужды. Мы воду при бурении используем.
Оглядываю стены. Любопытно: не видно ни следов от зубцов бурильной техники, ни трещин, ни вообще каких-то более или менее заметных шероховатостей. Поверхность однородная.
– Это не порода?
– Да нет, конечно. Это танкрет-бетон. После того, как проходчики все выбирают, по тоннелю проходит специальная машина, вспененным бетоном все укрепляет. Чтобы не обваливалось, чтобы от воды защититься и так далее.
– А руду-то мы увидим?
– До руды нам еще топать и топать. Длина этой конкретной галереи — три с половиной километра, там добычная техника работает. Но нам надо ближе, туда, где крепильщики работают. Когда будут проезжать вагончики груженые, в них руда, вот там можно будет посмотреть.
Узнав про три с лишним километра, очень хочу переобуться: одна портянка сбилась и давит пальцы. Но откладываю это на потом. Тем более что вдалеке уже замаячили лучи от налобных фонарей, значит, мы догнали нужную нам бригаду шахтеров.
11:20
Наконец-то начинаю понимать суть происходящего: у бригады крепильщиков сегодня наряд на установку вентиляционного паруса.
Парус — это нечто вроде клапана, перегораживающего тоннель выработки. В стены крепятся анкеры, к ним — металлическая обрешетка. А уже на этот каркас надевают мягкие резиновые ленты, свисающие до самых рельсов. Электровоз ленты отодвинет и проедет, а вот сквозняку это не под силу.
– Там, дальше, где добыча и проходка идет, регулярно бывают технологические взрывы, — объясняет мне Владимир Неклюдов, крепильщик. — Там газы образуются. Не будет паруса, и они по всей выработке разойдутся. А так их задержит в определенном месте. Легче и быстрее будет проветриваться потом.
Мужики работают слаженно, понимая друг друга на уровне междометий и недосказанности. Правда, время от времени приходится прерываться: то и дело по тоннелю с шумом проносятся электровозы. В тоннеле тесно, так что стремянку и инструмент отбрасывают к стене. Потом устанавливают заново.
– Оп! Оп! Провод не снеси! — поругивается один, подавая наверх несущую балку. При этом старается не задеть троллею — она под напряжением. Балка по правилам должна быть установлена не ниже чем в 20 см над проводами.
– Подай-ка, — показывает второй на анкерную гайку. — И чуть на меня выдай, тут совместить надо.
Когда балка наконец-то встает на место, ее вымеряют по строительному уровню: чтобы висела на анкерах ровно. Лишнюю арматуру спиливают. Тут уже вся бригада не нужна, хватит и одного, так что мужики уходят за инструментом и материалами в ближайшую слесарку, остается только Неклюдов — страховать и подсвечивать.
– В принципе, дело не сложное. Что под землей, что наверху — работа есть работа. Но специфика, конечно. Тут темно и сыро. Тесно. Так что сноровка нужна особая, — рассказывает он между делом.
– Опыт?
– Не без этого. У меня вот в том году будет два юбилея сразу. Мне самому пятьдесят и двадцать пять лет, как я тут на шахте работаю. Полжизни. Опыт. Каждый день вот так, под землю, хочешь не хочешь, а пристрогаешься.
– И ни разу не хотелось бросить? Поменять что-то?
– Шахта — она затягивает. Привыкаешь, что ли? Бригада у нас сложилась. Я, конечно, еще чуть, и пенсию заработаю, и по возрасту, и по отработке. Но уходить не планирую. Силы есть покуда — буду работать. Младший сын в этом году школу заканчивает, его выучить надо. Он поступать на горное дело хочет. По моим стопам, как говорится. Помогу. А отдохнуть успею еще. К тому же рудник на подъеме сейчас, расширяться будем, будут рабочие руки нужны.
Горно-Шорские рудники сейчас на самом деле оживают. На этих площадках реализуется крупный инвестиционный проект. Промышленники вкладывают деньги в развитие, новое оборудование, механизацию. Скоро тут смогут добывать железную руду из горизонтов, прежде считавшихся неперспективными. Это продлит срок эксплуатации шахт на несколько десятков лет.
12:40
От того участка, где работает над возведением паруса бригада Неклюдова, хорошо просматривается стрелка. Развилка двух выработок. Она же — перекресток подземки. Грохот раздается сразу с трех сторон. Приближаются электровозы, да со вспомогательного тоннеля рабочие толкают ручную вагонетку, «средство малой механизации», как с улыбкой тут называют эти тележки. Вроде напрашивается затор, но все обошлось как-то в рабочем порядке. Без спешки, без ругани. Разъехались.
– Тут как, правила дорожного движения действуют? — спрашиваю у шахтеров.
– Конечно. Как иначе? Это кажется, что тут лабиринт и хаос. На самом деле чуть обвыкнешься, и сразу виден порядок. Привыкнуть надо.
Мимо проезжает тяжелогруженый «состав» из электровоза с вагонетками. С вагонеток сыплется черное крошево. Подбираю маленький, но увесистый камешек, рассматриваю под лучом фонарика.
– Да, это и есть руда, из-за нее тут весь сыр-бор, — подтверждает Владимир Неклюдов. — Будущее железо.
– А как груз на поверхность поднимают? — спрашиваю, глядя вслед удаляющемуся поезду.
– Ну, тут система. Тоннели — они как метро, закольцованные. Тот, по которому мы сюда пришли — он порожняковый. По нему пустые вагонетки к добычному участку везут. Там комбайны, грузят руду в вагончики. И они по другой ветке уходят на пересыпку. Их таким маленьким вагоноопрокидывателем, лебедкой, проще говоря, переворачивают, высыпают в приемник. Оттуда — конвейер наверх. А пустые вагоны — на новый круг.
– Просто.
– Как все гениальное.
13:15
Вернувшиеся со склада шахтеры принесли новый материал, теперь прилаживают его к несущей балке. Обрешетка будущего вентиляционного паруса начинает приобретать четкие очертания. Скоро останется только навесить «шторки» из толстой резины. Для этих целей заготовлен моток транспортерной ленты. А там, где клапан нависает над пешеходной дорожкой, ставят рамку для калитки. Поторапливаются: скоро конец рабочей смены, а дело не сделано.
– Тьфу, прямо за шиворот! — вздрагивает один из парней, поеживаясь от вездесущей капели: на стенах и потолке скапливается конденсат.
– Тут, как я понимаю, всегда один и тот же микроклимат?
– Конечно. У нас вообще работать очень уютно. Летом — не жарко. Зимой — не холодно. Зимой даже тепло, я бы сказал. Наверху, представь, мороз под -30, а у нас тут плюс пятнадцать. На работу греться ходим, все завидуют. А еще завидуют, что у нас два профессиональных праздника.
– Это как?
– Ну, поскольку руду мы добываем все-таки железную, то официально нас относят к металлургам. И все торжества, с речами, оркестром и медалями — как раз на день Металлурга. Но по факту-то мы шахтеры. Рудник правильно называть все-таки шахтой. Так что на день Шахтера мы сами себе праздник устраиваем в коллективах. Кто в бригадах, кто дома.
– А почему вас к шахтерам официально не отнесли?
– Да кто ж его разберет. Разницы между угольной шахтой и рудной почти нет. Труд тот же самый. Только опасности разные. В угольной шахте пыли больше, взрывоопасность, пожароопасность. В рудной нет метана, который может бахнуть, зато есть вероятность горного удара.
– Что это такое?
– Это страшная штука. Гора-то растревожена. Столько понакопали. Чуть какая сейсмическая активность и может быть обрушение. А у нас тут вон какие галереи. Ну и представь, что эта масса вся в одно мгновение схлопывается. Да даже если одна заброшенная выработка обвалится, даже если там людей не будет, представь, какая будет ударная волна.
– Часто так бывает?
– У нас пока только микроудары случались. Вот на соседнем руднике в Таштаголе — там риск гораздо выше. Его очень давно разрабатывают, там горизонты и на отметках ниже километра есть, там пустот больше, а сейсмическая обстановка сложнее. Вот тот рудник считается опасным. У нас — еще ничего. Тьфу-тьфу-тьфу.
– А вообще шахтеры — суеверный народ? — спрашиваю у Владимира Неклюдова.
– Да я бы так не сказал. Ни примет особых нет, ни баек. Как-то по-простому все. Хотя нет, вру. Одна примета есть. Но это я не у нас слышал, как раз у таштагольцев. Мол, если в шахте переобуешься, жена изменит.
– И как, работает примета?
– Да кто ее знает? Я, сам понимаешь, на всякий случай не проверял.
Тихо радуюсь, что не стал поправлять сбившуюся портянку. Бред, конечно, но приметы — дело такое, мистическое.
– Ох, Васильич, ты как скажешь, — смеются шахтеры, слушающие наш разговор. — Дома надо чаще бывать, и все нормально будет. А сапоги тут ни при чем. Хоть запереобувайся.
14:25
Парус установлен окончательно. И даже опробован: дождались порожнего электровоза, посмотрели, как он проходит под резиновыми занавесями. Нормально проходит, не цепляется. Ребята начинают собирать инструменты. Большую часть из них надо оставить здесь, под землей: в главном тоннеле оборудованы небольшие комнаты-ответвления. Нечто среднее между складами и бытовками.
– Как раз к концу смены уложились, — доволен Неклюдов, поторапливая коллег. — Одно удовольствие в утреннюю работать.
Рудник — производство круглосуточного цикла, в три смены, каждая из них — полноценные восемь часов. Да в перерывах обязательное проветривание подземных помещений.
– Утром отработал, в три часа дня, считай, уже из душа вышел, свободен, — рассуждает крепильщик. — Время остается и на семью, и на рыбалку, и на огород. В ночь тоже хорошо работать. Выходишь со смены, весь день твой, при желании можешь все, что нужно, успеть.
– А много ли занятий?
– Я за грибами-ягодами ходить люблю. Все-таки тайга у нас тут, считай, за околицу вышел — и вот она. Сейчас за орехами можно уже ходить, за кедровыми. Плюс — я же спортсмен, легкой атлетикой увлекаюсь. Тренируюсь.
– А с мужиками после смены посидеть?
– Ну и на это есть любители. Но я предпочитаю праздники устраивать не каждый день, а именно по праздникам.
Обратный путь кажется короче. Может, потому что идем чуть под уклон. Ловлю себя на мысли, что один я бы назад не вышел, запутался бы на развилках тоннелей, тут ни номеров, ни указателей, а те, что есть — непонятные.
– Что такое «грузовой квершлаг»? — читаю табличку над очередным ответвлением.
– Квершлаг — то же самое, что выработка. Ну, тоннель так называется. Проход, проезд. Вот, например, есть сквозной квершлаг еще — пешеходная лесенка между уровнями. Запасной выход. Это если клеть ждать неохота. Или если клеть сломалась. Но любителей ходить вниз и вверх пешком — очень немного. Высота все-таки приличная.
Пытаемся сравнить глубину шахтового ствола с чем-нибудь привычным, чтобы ощутить масштабы. Арифметика простая: один этаж жилого дома — в среднем 2,5 метра. Обычная девятиэтажка — чуть больше 20. Так что получается, до поверхности нам сейчас — почти три десятка девятиэтажек.
– Не желаешь попробовать подняться пешком? — смеются мужики.
– Нет, спасибо, я лучше на лифте. Тем более, что он уже почти подошел.
Из шахтового ствола слышен знакомый уже гул. Клеть притормаживает мягко, без рывка, амортизируя. Причем клеть пустая. То ли вся остальная смена уже наверху, то ли мы поспели на подъем первыми.
– Вверх поедем — открой рот, — советуют мне. — А то уши от перепада давления заложит.
– А вы уже знаете, что будете делать завтра?
– Скорее всего, второй парус ставить будем в той же выработке, они же обычно парами ставятся. Хотя кто ж его знает. Мало ли где в шахте надо что закрепить? Какой наряд выдадут, туда и пойдем, — пожимает плечами крепильщик Неклюдов.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
